Биргеру явно не нравится ход беседы. На его лице написано очевидное неудовольствие.

– Что вы заладили: татары да татары?! Пусть русские сами с ними разбираются. Скажите, кто из вас бывал в Галиции? – Биргер обвел сидящих вопросительным взглядом.

– Я бывал, – признался Стерберг и пристально посмотрел на ярла.

Биргер оживился и попросил купца рассказать об этом княжестве, особенно о Данииле.

– Трудно, досточтимый ярл, подробно говорить мне о княжестве. Так, обрывки воспоминаний… Но живут, насколько помню, не бедно. И жили бы еще лучше, кабы не эти проклятые войны. Русские князья враждуют между собой. Даниил постоянно ссорится с Михаилом. Кроме того…

– Скажи, – перебил ярл, прищурившись, – Даниил – умный князь?

Купец не задумываясь… ответил:

– Умный. Насколько мне известно, стремится объединить Русь, дать этой земле мир и лад.

– Умный, говоришь? Не верю. Был бы умен, не воевал бы со своими же. – Он ненадолго замолчал, а потом неожиданно спросил: – А рать у него сильна?

– Я с тобой, ярл, не согласен, – купец твердо взглянул на Биргера. Он начинал понимать, куда клонит правитель. – Обстоятельства заставляют Даниила обнажать меч. У него много врагов и помимо своих. То венгерский король опустошит его земли, то совершат набег куманы… Мне ведомо, что он стремится править на своей земле справедливо. Поддерживает купечество, обустраивает города. Люд тянется к нему.

– Ты мне не ответил насчет рати, – напомнил ярл.

– Неуж собрался походом на Русь? – после паузы произнес Стерберг. – Не советую, ярл, тебе даже думать об этом. Иль благодаря татарам объявился лакомый кусочек? – он покачал головой. – Вот мы, купечество, как думаем: сговорились бы вы, европейские повелители, собрали бы войско – денег мы нашли бы – да прогнали татар туда, откуда они вылезли. Ведь их появление остановило всю торговую жизнь! А не будет торговли, не будет и в казне денег.

Ярл сдержанно улыбнулся. У него так и вертелось сказать: «Стерберг, ты умный человек, годами мудр, а говоришь, как ребенок». Но сказал другое:

– Мне думается, что татары, как покусанная волчица, уползли зализывать раны. Слава тому русскому воеводе, который проучил неверных. Дальше идти они не осмелятся, а помогать русским… – аф Бьельбо презрительно усмехнулся. – Это же варвары! Их самих надо обращать в истинную веру. Мне думается, чем больше у нас будет земли, тем лучше и вам, купечеству.

– Твоя, ярл, задумка может принести несчастье нашей земле, – Стерберг заговорил повышенным тоном. – Не обманись, ярл, дух русских непостижим. Когда, казалось, вся Русь пала перед татарскими полчищами, нашелся один город, на котором Батый поломал зубы. Ты сам только что говорил об этом.

У Биргера застучало в голове. Он потер виски. Теперь его интересует Михаил. Оказывается, этот Стерберг не промах: ведет торговлю одновременно с двумя заклятыми врагами.

– Михаил по-своему весьма оригинальный человек, – зазвучал басок купца.

Выслушав, ярл ничего более не спросил о черниговце. Зато как бы вскользь задал вопрос о молодом Александре. Оказывается, его тоже знали многие.

– Дельный будет князь, – таково было заключение купцов. – Хоть молод, но хватка уже видна.

«Надо торопиться», – решил про себя ярл. И как бы ему хотелось увидеть лицо прелестной племянницы фон Зальца, когда до ее прекрасных ушей долетит весть о победе ярла Биргера аф Бьельбо над Новгородским князем!

Он невольно улыбнулся, но улыбка тотчас сбежала с его лица, оно стало почти каменным. Ярл понимал, что нужного разговора не получилось. Ему мало удалось узнать о русских. Сам виноват: не провел разговор, как хотел. Напоследок он решил немного поправить дело, чувствуя, что между ним и купцами встает невидимая ледяная стена. Надо было ее разрушить. Был один способ – сказать купчишкам о стремлении папы. Хотя они, скорее всего, и без того уже догадались, что ярл выполняет чужую волю. А это в некоторой степени снимало с него обвинение в стремлении самолично решать подобные вопросы. Видя, что лед немного растаял, ярл подвел итог.

– Я знаю, что некоторым из вас показалось, будто бы я стремлюсь размахивать мечом. Поверьте, это не так. Только обстоятельства и забота об исполнении воли Всевышнего заставляют меня призвать вас принять участие в общем деле. Я думаю, что найду у вас поддержку, – он говорил мягким голосом, но лицо его сделалось жестким. Колючим был и взгляд, которым он наградил присутствующих.

Купцы согласно закивали: куда деваться? Лучше уж отдать добровольно, чем заберет сам. Это было уже кое-что. Ярл, довольный, попрощался с купечеством.

Глава 19

Улала проснулась, когда над верхушками деревьев только-только показалась узкая розовая ниточка рассвета. Проснулась она с больной душой. Ночью приснился ей дурной сон. Будто играют голубь с голубкой. Вдруг голубь улетел, голубка осталась одна. Подползла к ней змея и ужалила птицу. Упала она, бедная, чуть дышит…

Поняла старая, кому грозит беда. Побежала в лес, где молчаливо стоял Перун. Упала она перед ним и стала просить помощи. После мольбы вернулась к себе, отловила белого петуха и вновь вернулась к своему повелителю.

– Смилуйся, о великий Перун, над несчастной жертвой. Возьми лучше душу этой птицы и отпусти душу голубки.

Отрубила она птице голову. Окропила кровью святое место. Старухе почудилось, что как-то ласковей зашумели листочки. Возрадовалось сердце: жертва принята.

Быстро собрала Улала нехитрую поклажу. Взяла в дорогу лишь узелок с травами да кореньями. Крикнула лосиху, позвала волчицу. Лесная зверюга послушно опустилась на колени, подставляя старухе спину. Знала старая колдунья, где искать голубя с голубкой. Много к ней заглядывало козельских дружинников после Батыева разгрома, многим пришлось залечивать раны… И понесла лосиха свою ношу через леса и долы. А рядом верным стражем бежал чуткий волк.

…Такого тягостного, такого жуткого времени Малуше еще не приходилось испытывать. А в душе стояла такая боль, что, казалось, вот-вот разорвется грудь.

Получив согласие князя, она опрометью бросилась разыскивать козельцев. Но, к ее пущему горю, ни один из них не знал дорогу к старухе. Она кляла себя за то, что не последовала за Всеславной, когда та сопровождала к Улале своего будущего мужа.

А между тем Всеславне становилось все хуже и хуже. Она перестала принимать пищу. Очень редко открывала глаза. Порой теряла сознание, а когда приходила в себя, первые ее слова всегда были об Аскольде. Малуша, как могла, успокаивала, после чего Всеславна опять точно проваливалась в какую-то пропасть.

Князь, чувствуя, что не в силах помочь, больше не приходил. Но как-то, встретившись с плачущей Малушей, спросил глухо:

– Может, пора звать священника?

Что могла ответить верная служанка? Все уже было испробовано. Лекари только разводили руками. Малуша пробовала звать местных бабок. Пришла одна, посмотрела, перекрестилась и сказала:

– Не жилица! – И осторожно вышла из комнаты.

Поплакала Малуша, поплакала, да опять за ворота. Вот и столкнулась однажды на дороге со странным, замотанным в какое-то тряпье существом. В нем трудно было признать старуху. Ребенок, да и только, – таким тщедушным было тело странного создания. Старуху в нем выдали лишь согнутая в три погибели фигурка да палка, на которую та опиралась. Малуше жаль стало бабку, и она решила отдать ей сверточек, где лежала разная еда.

– Держи, бабушка, – сказала она, протягивая ей узелок.

Бабка повернула к ней голову. Из-под платка, низко надвинутого на лоб, сверкнули по-молодому живые глаза.

– Ничто мне не надобно, добрая душа. Да хранит тебя Перун от людских злодейств. Скажи лучше, дочка, где княжеские хоромы и нет ли в них больной молодицы?

Малуша аж присела: уж не колдунья ли перед ней?

– Есть, бабушка, есть! Как сорванный цветок, вянет на глазах. Кто только не пробовал исцелить ее! Ничего не помогает. Вот-вот отдаст Господу душу, – Малуша расплакалась.