Весь Штернберг, казалось, высыпал на улицу, чтобы встретить русского купца. Когда кавалькада всадников показалась в крепостных воротах, враз ударили все городские колокола.

– Что у вас за праздник? – удивленно спросил Путята своего провожатого.

– Так наш воевода приказал встречать тебя, купец.

– Почто такая честь? Я ведь не князь.

– Но ты русский, – ответил штернбергец и, видя на лице Путяты непреходящее удивление, пояснил: – Наш воевода очень чтит русских. Вы наломали шею татарской нечисти.

Штернбергцы ликовали. Стоило Путяте поравняться с первыми рядами встречающих, как раздались восторженные крики, которые не смолкали вплоть до дома воеводы.

Ярослав встречал дорогого гостья у ворот своих хором.

– Штернбергцы! – торжественно обратился воевода к горожанам. – Наш город удостоен великой чести. У нас в гостях русский купец. Он из того же княжества, что и доблестные козельчане, которые крепко всыпали самодовольному татарину. Они показали всему миру, что эта вражина не страшнее других. И ежели и нам доведется встретиться с татарским полчищем, пусть каждый из нас последует доблестному примеру русского воинства. Слава героям!

– Слава! Слава!

– Слава Ярославу! Слава!

Купец от удивления и растерянности не знал, что и делать. Здесь, вдали от родины, чужие по сути люди, и так славят подвиг козельцев?! У себя на Черниговщине он и толики таких добрых слов в честь отважных козельчан не слыхал. Воистину, наверное, только так и можно оценить, если вдуматься, свершившееся. Коль доберется живым назад, непременно расскажет всем, как славят чехи воинскую доблесть соседей-козельчан.

– Передашь своему князю, – заметил Ярослав, наливая пенистое вино в кубки, – сколь сильно чехи любят русских богатырей.

Путята с виноватым выражением лица посмотрел на хозяина:

– Нельзя на всех русских водружать венки победителей…

Ярослав перебил:

– Мне, чеху, трудно отсюда разобраться, кто из вас прав, кто виноват. Но я твердо знаю одно: козельчане – герои! Они выдернули клыки у хищника.

– Ну так я-то ведь не козелец, – упорствовал Путята.

– Ты – русский! И первый, кто наведался с Руси в мой город. Понимаешь? Не будь вас, русичей, что было бы сейчас с нами, одному Богу известно…

Купец покачал головой:

– Еще не известно, чем все закончится.

– Пойми, купец, – пылко произнес Ярослав, – Козельск показал всей Европе путь, по которому должны пойти ее воины, если татары вдруг надумают пожаловать и к нам. Теперь уже враг не так страшен, как раньше, и мы тоже постараемся встретить его достойно. Выпьем за наши будущие успехи!

Когда кубки были осушены, Ярослав подал гостю зажаренную ногу дикого кабана.

– Будь добр, расскажи, что известно о Козельске тебе, – промолвил он, увидя, что гость насытился, отложив обглоданные кости в сторону.

Узнав, что в обозе Путяты был Аскольд Сеча, воевода искренне принялся сокрушаться:

– И ты отпустил этого доблестного витязя в пасть кровожадным половцам? Я слышал о них много недоброго. Король Венгрии позволил им поселиться в его землях. На то монаршая воля. Ай-яй! И сейчас Аскольд скитается где-то среди бессчетных шатров… Если доведется тебе, купец, с ним встретиться, скажи, что я протягиваю ему свою руку и хочу назвать своим братом.

Они еще долго сидели, не заметив за разговорами, что зарождается новый день. Где-то далеко на востоке Божьи слуги начали зажигать свечи…

Ярослав много сделал, чтобы помочь Путяте вернуться не с пустыми руками. Местные купцы, придерживающие свой товар до лучших времен, прознав о желании воеводы, тотчас распаковали свои сундуки.

Купец с воеводой расставались друзьями. Воевода отрядил десяток воинов, чтобы те сопроводили купчину. Когда они обнялись на прощание, Ярослав произнес:

– Вот так же крепко обнимешь Аскольда, моего названого брата. И не забудь передать, что я горю желанием видеть его, а мой меч – его меч.

С чувством глубокой печали покидал гостеприимную землю Путята. Он несколько раз оборачивался, махая рукой всаднику, силуэт которого еще долго маячил на горизонте.

Аскольд очнулся от того, что кто-то усиленно пытался проникнуть ему в рот. Он хотел было отбросить эту гадость, но вдруг почувствовал, что у него нет рук! О Боже! Что случилось? Бешено заколотилось сердце. Нет рук? Но он не чувствует боли. Аскольд силился вспомнить, что с ним произошло.

В голове все перемешалось. Вот он видит какого-то человека, спустившегося к нему в яму. В его руках факел, который высвечивает чье-то злобное, перекосившееся лицо. Да это же половец! Он не раз пытался выведать тайну о кладе. Но он тогда действовал не столь стремительно и жестоко, как сейчас. Что же он ему ответил? Голова гудит. Разбегаются мысли. А тут еще эти твари не оставляют в покое. Ужасно больно лицу. Аскольд замотал головой и почувствовал, как мерзкие твари бросились врассыпную. Неужели крысы? Кажется, тот половец пригрозил, что, если Аскольд не откроет секрет, он бросит его на съедение этим тварям. Нет! Во что бы то ни стало надо подняться.

Пленник напряг все свои силы. Страшная боль пронзила тело. Усилием воли он подавил боль. Ему удалось приподняться. Только тут он понял, что руки и ноги его связаны. А руки затекли так, что он их не чувствует. Он начал отталкиваться от пола пятками, продвигаясь неизвестно куда, пока спина не уперлась во что-то твердое. Стало чуть легче. Непроницаемый мрак царил вокруг. Он закрыл глаза. И перед ним вновь возник половец.

– Говори! – мычит он и тычет в его тело горящей головешкой.

Но Аскольд лишь мотает отрицательно головой. Несколько человек набрасываются на него. Плети свистят в воздухе.

– Говори! – свирепеют каты.

И вот улетучивается куда-то их рев, а он оказывается среди поля. Кругом цветы. Много цветов. И вдруг Аскольда кто-то окликает. Да это Всеславна! Бежит к нему с протянутыми руками. И он бежит ей навстречу… Внезапно все прерывается. Он снова видит незнакомые бородатые лица.

Половцы льют на пленника ключевую, обжигающую как огонь воду из кожаных ведриц. Аскольд поднимается и, как бык, оглушенный кувалдой, трясет головой. Бросается, откуда только силы взялись, на своих палачей. Он даже умудрился вырвать у оторопевшего половца саблю из ножен. Взмах руки – и валится наземь вражина. Еще взмах – и нет еще одного ката.

В ужасе шарахнулись во все стороны половцы. Курда заорал благим матом, пытаясь остановить подручных. Но они боятся приблизиться к пленнику, который, истекая кровью, шел на них со сверкающей саблей в руке. Они пятятся еще дальше.

Чем бы закончился тот поединок, если б не хитрый Курда? Краем глаза Аскольд видел, как он шепнул что-то одному из подручных. Тот подкрался сзади и накинул на Аскольда аркан.

Но коварному Курде этого было мало. Он приказал привязать Аскольда за ноги к двум жеребцам.

– Я княжеский посланец… – прохрипел Аскольд, – отпусти меня. Не то Великий князь с живого спустит с тебя кожу.

– Плевать я хотел на твоего князя, – рассмеялся половец прямо ему в лицо. – Сейчас велю, и кони разорвут тебя надвое. Говори, где клад! В этом твое спасение.

– Нет!

Аскольд внутренне напрягся, мысленно прощаясь со своей любимой, с друзьями, с родным Козельском… Если б знал он, что в голове Курды занозой засело предупреждение хана, не прощался бы с белым светом, не ожидал в напряжении последнего рывка. Не осмелился холуй ослушаться своего господина: взмахнул рукой и – порубили крепкие веревки. Вот тогда-то Курда и пообещал, связав пленника по рукам и ногам, бросить его на съедение крысам.

Сам же, хитрец, решил во что бы то ни стало добиться от хана согласия на смертный приговор непокорному козельцу. Не жалея красок, расписывал он Котяну, как пленник пытался бежать. И как послушные хану слуги не хотели применять оружие, чем и воспользовался бесстыдно козелец.

– Да и никакой тайны он не знает, – убеждал хозяина Курда. – Иначе давно бы выдал. Ведь только слепой или слабоумный может отказаться взять в жены твою племянницу, которая, подобно солнцу, озаряет землю везде, где ступает ее нога. Вели, хан, и я привяжу несговорчивого уруса к самым сильным, откормленным жеребцам…